О кризисе академической науки

I

Читатель-сотрудник Оксфорда тоже задумывается об изменениях в научном мире, вызванные переходом собственно науки из университетов, бывших её центрами последние два столетия, в иные институты. С одной стороны он чувствует упадок и замедление реального прогресса, но с другой стороны число публикуемых статей и проводимых конференций только растет, как-то же они должны повлиять на облик 21 столетия.

В академии признается существование множества проблем, и академические работники часто задаются вопросом “зачем это все?” Вот несколько примеров для “профанов” ( ;) ). Более половины публикуемых статей НИКТО не читает. Связь между объемом цитирования и качеством работ слабая: есть некоторая “точка отсечки”, за которой статью начинают цитировать все подряд, потому что её цитируют все подряд. Упор на публикацию в “топовых” журналах и конференциях приводит к очень низкому проценту приема ими статей, вследствие чего рецензенты, по сути, становятся соавторами: статью приходится подавать много раз, прежде чем её примут, и дорабатывать по многочисленным отзывам. А ведь труд рецензентов не оплачивается ничем, кроме возможности вставить в CV строчку вроде “был членом программного комитета Международной Конференции по Бубликоварению и Крыжикосверлению)” — в академии люди реально работают за палочки трудодней. ;)

На эти вопросы и на более глобальные (“куда ушла настоящая наука”) у меня нет определяющего ответа. Я не претендую даже на глубокое понимание течений этой профессии, а просто пытаюсь что-то понять самостоятельно, рассуждая вслух. Некоторым, так сказать, “коллегам” может показаться, что некоторые мои резкие суждения вызваны обидой за незадавшуюся академическую карьеру и желанием оправдаться, но принимать всерьез мнение академического работника — себя не уважать. ;) Поэтому, вперед — к спекуляциям! ;)

Давайте вернемся в самое начало. Философия 17-18 веков, по большому счету, имела своей программой обоснование научного метода и бюрократического государства. Такой взгляд, наверное, слишком англоцентричен (Локк называл себя “смиренным чернорабочим Ньютона”), но надо также учесть, что в 19 веке занятия философией в Англии и Франции (где она была до того сконцентрирована) прекратились. Программа оказалась выполненной, начались “наука” и “политика” в современном понимании этих слов. В наступившем английском мире эти два института оказались связаны: аристократически-демократическая система управления (она же “представительская”), о которой я много говорю, это позитивизм: циклически выдвигаются и проверяются гипотезы. Если угодно, двухполюсный “лево-правый” спектр (он же “прогрессивно-консервативный”), это та же идея, что A/B-testing.

Людей, которых пытаются выдавать за английских и французских философов 19 века, можно так назвать только при очень большом желании. Милль — публичный интеллектуал, либеральный реформатор. Конт — “философ науки” и одновременно основатель социологии. Вот это уже теплее: “натурфилософия”, переименовавшись в “науку”, стала отбирать хлеб у более абстрактной философии, метафизики. (Примерно так же картезианская философия вытесняла теологию, схоластику.) Бергсон, хотя и получил позже Нобелевскую премию по литературе, тоже считается философом — потому что его тексты о природе человеческой памяти полюбил основатель американской философии прагматизма психолог Уильям Джеймс. Назовем условно такой подход к философии, черпающий вдохновение в экспериментальной науке, а также математике и логике, “философия А” ( ;) ).

Заложив себе основы экспериментальной науки и публичной политики, англичане и французы начали с их помощью двигаться с глубже в Азию и Африку (англичане также в Латинскую Америку, а их заокеанские кузены вглубь своего континента) — европейская цивилизация доставлялась туземцам не только кораблями и пушками, но и государственными чиновниками и учителями. Наука и политика профессионализировались и перестали быть светским развлечением. В 18 веке мода “на науку” в высшем свете была такая, что в салонах регулярно показывались самые новые физические и химические наглядные опыты, а некоторые скучающие аристократы, вместо свежего романа или сборника стихов, заказывали себе домой свежие трупы — самостоятельно анатомировать. В 19м, во-первых, надоело, во-вторых стало сложно угнаться за новинками. Наукой занялись специально обученные люди.

Аналогично, в 19 веке говорить в polite society о политике стало de mauvais ton. “Общественная дискуссия” переехала в разветвленную систему националистических чатовкабаки и пивнушки. Гораздо интереснее партийных разборок для джентльменов стала “метаполитика”, например, как улучшить тяжелую участь промышленных рабочих ( ;) ), африканских негров и даже, представьте себе, женщин. (Тогда говорили, что “патриархальная семья” это пережиток, нет, не прогнившего буржуазного строя — потому что он только-только вошел в силу — а варварского средневекового феодального. :) Вспоминается советский анекдот: “Лозунг над входом в пещеру кроманьонцев: вперед в рабовладение — наше светлое будущее!” ;) )

Абстрактная “метафизическая” философия, посвященная “вечному”, впрочем, никуда не делась. Её отдали на аутсорс аутсайдерам мировой гонки — немцам. Поэтому 19 век это век классической немецкой философии. Галковский охарактеризовал этот сдвиг как “смерть философии под давлением централизованных государств”, но это художественное преувеличение. Новая эпоха просто задавала другие вопросы. “Технократическая” философская программа 17-18 вв. сменилась на “идеологическую”: обоснование исторического и филологического методов. Грубо говоря, “проблематика масонского перещёлка”.

Это хорошо отражено в том, что Гегель, Ницше, Хайдеггер начинали свое образование с богословского и сопутствующего ему изучения античности. Близок к немецкому идеализму (хотя обычно и не именуется “философом”) переводчик Платона и основатель герменевтики Шлейермахер. Назовем условно такой подход к философии, черпающий вдохновение в литературной критике, истории, теологии, “философия К” ( ;) ).

Надеюсь, легко заметить, как мой условный выбор литер намекает на корни раскола философии на два лагеря после Второй мировой. Оба не занимаются “большими вопросами” и довольно тесно связаны с выделившимися из философии и обосновавшимися порознь дисциплинами. Можно сказать, что “А” это наиболее абстрактная и неустоявшаяся часть логики, математики, естественных наук. Её разделы называют философиями языка (спекулятивная лингвистика), сознания (спекулятивная психология), научного метода (спекулятивная физика). Аналогично, “К” это спекулятивная часть обществознания и культуроведения, “критика”. Под её крыло переехала “метаполитика”: на неё в 20 веке тоже прошла мода в аристократических кругах, как в 19м на “науку”. Чем же они теперь занимаются? И существуют ли до сих пор “аристократы” после Второй мировой? Гоняясь за абстрактным, немцы пытались выделить “чистое бытие”, а практичные англосаксы выделили “чистую власть”. ;)

“Метаполитика”, хотя и вдохновляется дискурсом “левых” и “правых”, не определяется ими, а, наоборот, определяет это искусственное деление “прогрессивного” и “консервативного”. Аналогично, деление философии на аналитическую и континентальную — искусственно (что уже отмечалось многими на протяжении последних 40 лет). Как и “метаполитика”, аналитическая философия (“для технарей” :) ) вдохновляется точными и естественными науками и определяет, куда им идти, а континентальная (“для гуманитариев”) выполняет такую же функцию таким же методом для наук об обществе и культуре. Делаем шаг вверх и записываем, что А/К-деление философии — метафилософия. Сведу все это в наглядную схему:

     метафилософия
          / \
         А   К
        /     \
метанаука   метаполитика
    |             |
  наука       политика

Теперь я могу наконец вернуться к вопросу о месте “настоящей науки в 21 веке”. О механизмах “метаполитики” все “понятно” — ими занимается наша любимая “конспирология”. ;) “Метафилософия” это то, что 400 лет назад называлось бы просто “философией”. К ней принадлежат не академические сотрудники, на которых налепили клеймо “философа”, а такие мыслители, которых в каждом веке существуют единицы. Здесь тоже годится “конспирологическое” объяснение. Мы не знаем, кто сейчас эти мыслители, они и не обязаны быть публичными. В конце концов, французские крестьяне 17 века тоже не знали, кто такой Декарт, и им нельзя было объяснить, чем он занимается. Разрыв между “неграмотными низами” и “образованными верхами” в гиперинформационном обществе вовсе не сокращается, а растет.

“Метанаука” это то, что до Второй мировой называлось собственно “наукой”. Ей, по идее, должны заниматься люди масштаба нобелевских лауреатов по физике до 1940 года. После — масштаб и, как следствие, известность физиков падает до примерно нуля. Специализация становится такой узкой, что иначе быть не может. Для самопроверки посмотрел список лауреатов и узнал из послевоенных фамилии только Шокли (эх, где мои 18 лет), Фейнмана (исключительно за счет его популярных книг), Хиггса (все уши прожужжали этим коллайдером) и советских (понятно почему). Никто из них не Шрёдингер, Гейзенберг, Бор, Дирак или Ферми, и в неспециальные учебники не попадет никогда. Где сейчас ученые масштаба последних? И нужны ли они вообще?

Вариант ответа “такие люди есть, но они секретные и невыездные” мне не нравится. Подобная “конспирология” рассыпается при встрече с “наукой”. Можно представить себе “серых кардиналов” государства или не появляющегося на публике философствующего наследника благородного семейства, но не “неизвестного научного авторитета”. Наверное, это потому что “авторитетов” в отдельно взятых узких областях все знают, а “ответственных за всю математику в целом” нет. Скажем, после Гротендика. Здесь можно принять, что “научное сообщество” “неиерархично”, и такие лидеры мнений “появляются сами собой и ненадолго”, но любой, кто пытался написать статью на пересечении нескольких узких тем, понимает, что это чушь. Чтобы заставить себя слушать несколько несвязанных микросообществ, нужно ОЧЕНЬ МНОГО УСИЛИЙ. Как Гротендик стал Гротендиком? “Он просто был гением”? А кто ему разрешил? ;)

Нет, все-таки должны быть какие-то чудаки-аристократы, занимающиеся “математикой в целом” и оказывающие протекцию подающим надежды гениям. За каждым аспирантом и постдоком, конечно, невозможно уследить. Годы перед первой tenure track-позицией, наверное, считаются достаточно адекватным фильтром. А вот прошедших через него стоит брать на карандаш. Когда фильтр перестанет выполнять задачу, его меняют или хотя бы перенастраивают. Например, на отбор женщин и небелых. ;) Что сигнализирует о ненужности в современной науке “гениев”, в общем-то. Эту форму познания отдают на аутсорс, как метафизику немцам. Кому-то, с детства мечтавшему стать великим ученым, это может показаться несправедливым: “жить больше не хочется”, “все было зря”.

Иной же посмотрит на нынешний исторический момент с оптимизмом. Если “наука” выходит из моды, как до нее “метафизика”, а еще раньше “религия”, то какая-то новая форма познания придет ей на смену. Есть шанс стать новым Декартом, а он, все-таки, поизвестнее любого из физиков первой половины 20 века! Нужно только понять, что это будет за форма. С задних рядов подсказывают: “конспирология”. ;)

II

Наверное, не всем будет понятно, почему в качестве примера “гения” я выбрал Гротендика. Дело в том, что в молодости он не подавал каких-то особо выдающихся надежд как математик, и слава пришла к нему НЕОЖИДАННО. Тридцатилетнему асоциальному Шурику ВДРУГ некий меценат Леон Мочан подарил собственный математический институт (IHÉS). Тут у “гения” совсем поехала крыша, и он перестал писать статьи, одновременно “личным примером вдохновляя сотни математиков”. Например, в 1967 году он читал лекции по теории категорий вьетнамским крестьянам во вьетнамских джунглях. Это вовсе не шутка, а один из наиболее знаменитых эпизодов его биографии.

Интересна также биография мецената. Считается, что молодым человеком бежал из большевистской России через Швейцарию во Францию, но документов об этом никаких нет. Вроде бы, из еврейской семьи, но точно неизвестно. Во Франции внезапно разбогател, а как — непонятно. Во Вторую мировую, будучи уже 40-летним дядей, был добровольцем в Сопротивлении. В 54 года (!) по совету знакомого математика защитил докторскую диссертацию. И тут же на собственные деньги основал математический институт, директором которого оставался до пенсии. Тоже, наверное, был “гений”. Только непризнанный, секретный.

В чем тут дело, догадаться несложно. Научным руководителем Гротендика был один из “бурбаков”, Дьёдонне, по совпадению, ставший одним из сооснователем IHÉS. Т.е. эта контора была попросту бурбакистской ширмой, для которой французская разведка отмыла кое-какие деньги через своего агента Мочана, а Гротендик стал для “бурбаков” чем-то вроде маскота. Его выходки (угрожал “свергнуть правительство США”) хорошо подходили эстетически антиамериканскому духу времени. Правда, “сотням вдохновленных им лично математиков”, за неимением собственно печатных работ Гротендика, приходилось “обмениваться конспектами”, прямо как “ученикам” Витгенштейна в Кембридже. ;) Некоторые из них позже все-таки издали, но почему-то под редакцией Дьёдонне. ;)

III

Еще одно занимательное совпадение. Когда закончилась гипоинформационная эпоха, и события начали фиксироваться в периодической печати, из истории пропали фантастические элементы, вроде брачно-династийных гамбитов и религиозных войн. Где-то с середины 17 века все происходящее объясняется понятными “интересами хозяйствующих субъектов”. Когда началась гиперинформационная эпоха, и фиксация событий перешла от текстового пересказа с задержкой к аудио- и видеопередачам близко к реальному времени, из науки вдруг стали пропадать “гении”, а из политики — “личности”. Правда, с середины 20 века от мотивации конфликтов интересами опять отказались и снова объясняют их религией. ;)

Зрелищным светским развлечением 17 века были философские диспуты в академиях болтунов, 18 века — научные опыты в салонах, 19 века — прогрессорство в клубах. В 20 веке скучающего аристократа не могло уже развлечь ничто, кроме всех трех аттракционов одновременно. :) Три мировые войны подряд — это ПРИКОЛ.

IV

Другой читатель комментирует, что в ряду религия-метафизика-наука каждый последующий этап позволяет выполнять все более сложные “производственные задачи”, из чего и нужно искать новый этап.

Что же, я надеялся, что кто-нибудь укорит меня в марксизме, постулирующем “последовательное развитие производственных отношений”. На смену рабовладельческой латинской религии, феодальной тевтонской метафизике и буржуазной пиратской науке придет объединяющий все три аттракциона сразу русский коммунизм. ;) Действительно, последовательность прослеживается. На пике влияния организованной религии стало возможным создавать централизованные государства для сбора налогов и войны с другими государствами. На пике влияния метафизического перещелка — национальные государства, где налоговая и воинская повинности стали всеобщими. А на пике восторга научным прогрессом (логический позитивизм “венского кружка”, последняя когорта “великих физиков”) начался современный виток глобализации, грань между частной жизнью и государственной совсем размылась (“личное это политическое”), и забрезжила перспектива мирового правительства.

Если докрутить эту тенденцию, то получается, что новая форма познания приведет к утопии/антиутопии (это один и тот же жанр) вроде Borg Collective из “Стар Трека”. Все человечество сливается в единое сознание, а из всемирного английского языка вытравливается последнее остающееся в нем местоимение единственного числа (“я”). Такое изложение даже укладывалось бы в те особенности моей личности, что контрастируют с особенностями личности Галковского. Раннее детство Дмитриевгенича пришлось на начало 1960х, т.е. на пик Холодной войны, поэтому он ждет, что цивилизация закончится термоядерной войной. А мое раннее детство — конец 1980х, т.е. “униполярный момент”, торжество либеральной демократии и свободной торговли. Поэтому я жду полный киберпанк “конца истории”. ;)

(Обратите внимание, что “The End of History” Фукуямы и “Consciousness Explained” Деннета были опубликованы практически одновременно, в 1991-1992 гг. Когда американцы радовались мировой победе либеральной демократии и свободной торговли, их представления о сознании были АНАЛОГИЧНЫМИ: единого центра в нем “нет”, а есть свободно обменивающиеся между собой равноправные узлы материального мозга. ;) Всегда сводить философию к политической повестке дня это, конечно, восходящий к марксизму “взгляд крысы”, но уж очень он заманчив. Всегда ведь работает. :) Фукуяма чуть позже писал и про “постчеловечество”, управляющее собственной эволюцией, и начало которого совпадет по времени с “концом науки”. Деррида тогда обвинял его в желании слишком быстро похоронить бродящий по миру призрак Маркса. ;) )

Поскольку у меня оптимистичный канал, я не буду сразу забегать так далеко. ;) Я собирался поискать новую форму познания с точки зрения эпистемологии. Потом можно будет и показать, что она сведется к построению постчеловеческой утопии. ;)

Декарт был хорошо знаком со схоластикой, потому что её нельзя было избежать при получении высшего образования в начале 17 века. Его вклад в дискурс был объявлен “рождением новой европейской философии” не сразу, а значительно позже, в рамках составления французского национального мифа. Все, чего он хотел добиться, это вырезать себе небольшой изолированный уголок, где можно было бы рассуждать о материальном мире отдельно от духовного. Для того и нужно было придумать “дуализм”. “Проблема взаимодействия тела и сознания” это никакая не проблема, а хитрый прием, чтобы избежать излишнего внимания церковных чинов. Дескать, не претендую на авторитет богослова, починяю примус.

По мере падения влияния церкви метафизический уголок разрастался и занимал собой пространство идей. Произошла рокировка: изолированным уголком стала уже религия. Метафизика заняла её место и в том смысле, что она легла в основу новой европейской “табели о рангах”: чтобы получить следующий градус, нужно было написать зодческую работу. ;) Круг завершился — ботаники-очкарики снова стали “обычными подозреваемыми”. “Теория новая, говоришь? Эквипотенциальная поверхность, фазовый поток? Под меня решил копать, сучонок?!” Пришлось снова вырезать уголок, на этот раз в метафизике. “Методология науки” это такой же хитрый прием для избежания чиновничьего внимания, как и два века ранее. “Никак нет, вашвысокоблагородье, и в мыслях не было-с! Вот, посмотрите, беспроволочный телеграф, господа из военного ведомства интересовались-с.”

(Галковский писал в №737, что католическую лавочку начали сворачивать, потому что кардиналами становятся уже и негры, а ставить римский престол в зависимость от средней руки наркодилеров неуместно. С масонством происходит то же самое — пик его славы и влияния давно в прошлом. Ведь из-за ряда событий 20 века до высоких градусов и офицерств в Великой Ложе Англии смогли дослужиться юго- и восточноазиаты. К тому же, в эпоху интернета белому человеку уже скучно ползать в фартуке по клетчатому полу и перещёлкиваться о циркурполярной элоквенции. Впрочем, обывателей еще долго будут пугать сказками о “всемогущих иллюминатах”.)

Легко догадаться по аналогии, что с академической наукой произошло то же самое. “Научный метод” сейчас означает вовсе не “выдвинуть гипотезу, экспериментально проверить её, уточнить, повторить”, а “затянув пояса, написать статью, протолкнуть через рецензирование, написать на тему статьи заявку на грант, на полученные деньги написать следующую близкую по теме статью, повторить”. Академические чиновники крепко сидят на свои местах, но в то же время их влияние относительно невысоко — они не зарабатывают деньги сами, им выдают. Поэтому “кризис академической науки” — перспективной сорокалетней молодежи сложно пробиться.

Напрашивается очередной переворот, и в том, что на смену “науке” придет “конспирология” есть, помимо шутки, и доля истины. Дело в том, что до сих пор нет четкого понимания, какое знание “научно”, а какое — нет. Деление академических дисциплин на “научные” и “ненаучные” (скажем, гуманитарные) подвергается критике. Фейерабенд писал, что попытки выделить некий единый “научный метод” контрпродуктивны, а “теория всего” невозможна. Взамен он предлагал свою концепцию “эпистемологического анархизма”. Естественно, “научное сообщество” признало его маргиналом. ;) Книга “Against Method” Фейерабенда вышла в 1975 году, когда вошел в силу постмодернизм, и стала модной “относительность истины”. Тогда же набирал обороты “неопрагматизм” Рорти. Напомню, что задачей изначального американского прагматизма конца 19 века было “наведение мостов” между многочисленными американскими религиями: “личная вера должна помогать строить общую американскую мечту, где разница между конфессиями неважна”.

“Конспирология” принципиально “ненаучна”, потому что её предпосылки спекулятивны и не поддаются объективной проверке. Но так ли это плохо, если важен только результат? Например, сейчас пользуются нейросетями, не понимая, как именно они работают. Немалая часть “науки” УЖЕ основана только на статистических методах (статистикой как дисциплиной, кстати, занимается оксфордский читатель, заинтересовавшийся будущим академии ;) ). Такова ситуация в фармакологии: важно, что новое лекарство помогает наибольшему числу пациентов при наименьшей частоте побочных эффектов, а знание механизма его работы второстепенно. То же самое, можно сказать о психологии и социологии (страдающих, впрочем, от “кризиса воспроизводимости”).

Словом “спекуляция” обозначают определенную биржевую стратегию: делается попытка угадать, как изменятся цены, и покупка/продажа ценных бумаг совершается в надежде на рост/падение их стоимости в будущем. Угадал — молодец, и неважно, как ты это сделал. Современные научные институты не приспособлены к подобным “спекулятивным исследованиям”, не исключено, что грядет их “либерализация”, сродни либерализации рынков ценных бумаг. Биржевая спекуляция, хотя и имеет репутацию мутного занятия, имеет важные функции: она повышает ликвидность и позволяет управлять инвестиционными рисками. Отказ от методологической негибкости в науке может ускорить научный прогресс.

Благодаря американским неопрагматистам (Путнам), философские понятия “истины” и “оценки” начали сливаться. Согласно им, нормы морали можно устанавливать “научно”, и в то же время, выводы “науки” должны подчиняться “этике” и “культуре”. Поэтому, например, грешно исследовать биологические различия рас и полов. ;) Американские академические бюрократы подобные занятия однозначно определяют как “псевдонауку”, граничащую с “теориями заговора”. Можно найти еще много примеров — например, в “изучении изменений климата”. Понятно, что долго такое положение дел продолжаться не будет, и “методология науки” станет более гибкой. Наверняка, её изменения будут вызваны, в том числе, ослаблением влияния государств, переходом в постгосударственную эпоху и сопутствующей им сменой механизмов финансирования познавательной деятельности.

V

Оксфордский читатель перечисляет некоторые частные аспекты “открытия” и “либерализации” науки: разрушение картелей издательств (open access), публикация рецензий вместе с самим статьями (обычно они остаются в тайне), публикация исходных данных для независимого воспроизведения результатов, появление организаций, курирующих некоторую область знаний. Добавлю от себя к последнему: такие организации нередко курируют МЕЖДИСЦИПЛИНАРНЫЕ области. По-другому применить результаты работы сверхспециализированных исследовательских групп попросту нельзя — только по указке кого-то сверху, кто не завязан глубоко в “научном сообществе”.

“Либерализация” науки неизбежно приводит к потере веса научных кадров в обществе. Чем более детально ученый записывает результаты своего труда, тем больше он отрывает от себя “сакральное” знание и становится винтиком в системе. Времена авторитетов, вещающих с кафедры, давно прошли. Обратите также внимание на то, что исчезновение из науки “гениев” совпало с началом перепроизводства научных кадров, а также глобализации экономики и информационной революции. Это происходило в те же волшебные 1970е. Уже в 1980х стало практически невозможно получить профессорскую должность сразу после защиты диссертации — стал массовым институт “постдоков” и “ассистент-профессоров” (нанимаемых временно, без tenure).

Одновременно начались реформы науки и образования, попросту говоря, урезания бюджетов и строгий контроль за их тратой. ;) Ядерную бомбу сделали, на Луну слетали, а компьютерами теперь пусть частники занимаются. Конечно, такой взгляд более соответствует положению дел в англосаксонском мире — читатель не забывает подчеркнуть, что передача роли “кураторов” знания крупным компаниям характерна для США. В континентальной Европе эти реформы были частью евроинтеграции. Это было неизбежно — сложность занятий экспериментальной наукой настолько выросла, что потянуть её можно только сообща. Тот же адронный коллайдер строили всей Европой.

(Здесь, думаю, становится очевидно, почему вся британская академия в один голос выступает против “брексита”. Это не какой-то запутанный заговор левопрогрессивных глобалистов, а банальный до безобразия вопрос — кушать будет нечего. Если “брексит” вдруг все-таки произойдет, то европейские гранты сразу отключатся, в том числе доплаты на обучение европейских студентов. А родное феодальное правительство со времен Тэтчер 1.0 уменьшает пайку.)

Уменьшение роли государств и переход в постгосударственную эпоху отразится на финансировании науки (а следовательно, и её формате) помимо “либерализации” также и “глобализацией”. Проекты масштабнее адронного коллайдера будут возможны только при наличии планетарного научного ведомства. Один из очевидных примеров — колонизация Солнечной системы. МКС криво-косо собрали с участием нескольких национальных агентств. Чтобы нефиктивно полететь на Марс, придется слить воедино космические отрасли Европы, Америки, Китая и Индии. (Конечно же, к тому светлому дню космическая держава Россия станет Европой, а космическая держава Бразилия — Америкой. ;) Да и японцев китайцы употребят в своем народном хозяйстве.) Это и к лучшему — фантазии о войнах американских, советских и китайских лунных колоний лучше оставить в комиксах времен Холодной войны.

Подобное усиление центрального контроля над наукой ничуть не противоречит её “либерализации” — они пойдут бок о бок, взаимно усиливая друг друга, как компоненты любой аристократически-демократической системы. Любая распределенная система сбора информации разрешается к использованию только тогда, когда становится понятно, как её калибровать и как считывать с неё данные. Это касается и “выборов”, и “свободного рынка”, о чем я много писал ранее. Передача доли ответственности за научный прогресс частному бизнесу имеет среди преимуществ и возможность постановки более материало- и трудоемких экспериментов с использованием таких систем, которые не построить в традиционной академии.

Я уже говорил, что айти-гиганты, собирающие “большие данные”, будут важным компонентом “постпостиндустриального” мира, где люди с IQ ниже 115 не будут востребованы на рынке труда. Вместо пособия “ни за что”, им будут платить за сбор с них данных, которые можно использовать не только для таргетинга рекламы и нужд правительства, но и для науки. Недавно мне попадалась в популярной прессе статья (в целом скучная, поэтому ссылку не сохранил), где содержалось замечание, что игры УЖЕ проектируются таким образом, чтобы собирать с игроков полезные данные об их поведении. Реальность развивается в правильном направлении! ;) Можно только удивляться дальновидности Галковского, занявшегося проблемами быта игроков 20 лет назад.

Совершенно понятным становится принятие регуляций вроде GDPR. Их посыл — люди имеют такое же право распоряжаться своими данными, как и результатами своего труда. В мире, где 85% населения не смогут продавать свой труд, абсолютно необходимо восприятие персональных данных как ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ. Обязательное информирование о том, как какие данные собираются и как используются, это лишь первый шаг к тому, чтобы назначать за них ЦЕНУ. Пока бихевиористы (двойная шутка ;) ) не понимают, что происходит, и стонут о “тирании евробюрократов”, прогрессивная Европа определяет принципы, по которым вскоре будет жить все человечество. Не забудьте, что законы “негегемона” будут служить примером всем остальным регионам планеты. Мы уже можем это наблюдать: “по просьбам трудящихся” Фейсбук распространяет новые правила на всех своих пользователей, а не только на европейских.

Ни социальную сеть, которой реально пользуются, ни массовую онлайн-игру, в которую реально играют, в академической среде не построить. Но пройти мимо новых методов получения сведений о мире наука не сможет. Очередной этап в последовательности господствующих форм познания (религия-метафизика-наука-…) станет очередным скачком эмпиризма. Движение за “постфилософию”, проверяющую философские утверждения “на опыте”, на первый взгляд кажется лишь ребрендингом психологии и социологии. Но что, если для решения философской проблемы “сильного ИИ” нужно именно “класть больше заварки”, т.е. дать философам посмотреть на доселе скрытые от них 85-98% человечества?

Конечно, не стоит думать, что априорное “логическое” мышление окажется ненужным в эпоху “статистики”. На одной демократии далеко не уедешь, нужна и аристократия. (в этом слове тоже двойная шутка ;) ) Не зря DARPA взяла курировать проект “объясняемого ИИ” именно Джона Лончбери, никак доселе не связанного с “машинным обучением”. Сообщества, занимающиеся структурой языка, не имеют заметного публичного освещения, и их не приглашают на модные вечеринки, но это и не нужно — “избегайте успеха любой ценой”. ;)

Другой читатель, уже отмечавшийся своими bons mots (которым я пока не нашел достойного им применения в своих заметках), сообщил мне, что как Гротендик ездил читать лекции во Вьетнам, Роман Михайлов ездил читать лекции на Донбасс. Я не знал, кто это, и нашел гуглом вот это интервью с ним. Он занимается топологией и, как положено этому контингенту, не совсем в себе: индийский мистицизм, членство в сектах. Покойный Воеводский тоже баловался “двухкубовым хронометром”, можно привести еще множество персоналий в качестве примеров. Но их связь с проблемами языка неслучайна. Плотно связавшаяся в последние десятилетия с логикой теория категорий была создана именно для нужд топологии, а теперь оттуда же потащили в логику теорию гомотопий. Видимо, в псилоцибиновых грибах все-таки что-то есть. ( ;) ) Вот и на изучение гомотопической теории типов, которую предложил Воеводский, DARPA недавно выделила многолетний и многомиллионный грант. Всегда и везде возле междисциплинарной математической программы быстро начинают шастать люди в погонах. ;)

VI

В подтверждение сказанному о будущем науки нашлась запланированная на эту неделю Habilitation-лекция (метод “постфилософии” — гугл ;) ). Судя по абстракту, предлагается очередная “игра со словами”: надо понимать Wissenschaft не в устоявшемся значении (“наука”), а как “процесс создания знания” (Wissen — “знание само по себе” + суффикс -schaft, восходящий к глаголу schaffen, “создавать”). По-русски, наверное, лучше будет сказать одним словом — “ПОзнание”. Этот процесс охватывает любые формы знания, а не только “изложенные в форме проверяемых опытом утверждений и предсказаний о естественном и искусственном”. Надеюсь, что и “конспирологию” тоже. ;)

Далее идет применение актуальной максимы “все становится лучше, если добавить машинное обучение и большие данные!” Даже философия науки от неё не спаслась. ;) Предполагается, что будущее научного метода лежит в его слиянии с “компьютерными, информационными и когнитивными дисциплинами”. Ну что же, логично. В последовательности религия-метафизика-наука каждый новый этап отличается углублением как аристократического рационального подхода (т.к. становится больше известно о человеческом мышлении), так и демократического эмпирического (т.к. становится возможным собирать больше опытных данных). Почему бы и не поискать её продолжение в смеси когнитивистики с “большими данными”?

Нужно только придумать звучное название тому, что последует за наукой. Допустим, это будет “гнозис”. А что, хорошее слово: “знание” по-гречески. Слово “когнитивистика” — однокоренное (“гн”). Тогда “слияние научного метода с компьютерными, информационными и когнитивными дисциплинами” будет называться “гностический метод”. ;) Идем далее. Вера в примат науки над остальными формами познания называется “сциентизм”. Значит, на смену ему должна придти вера в примат нового метода, “гностицизм”. ;)

(Напомню тем, кто забыл, что гностические секты верили в спасение через доступ к тайному знанию. Это были такие позднеантичные конспирологи. ;) )

VII

Комментирование через мой почтовый адрес — это формат взаимодействия с читателями из тех времен, когда я оценивал их число порядком единиц-десятков. С ростом потока входящей корреспонденции он начинает работать гораздо хуже. Создается впечатление, будто бы я монополизирую некоторый сегмент окологалковского дискурса, и мне надо присылать комментарии на одобрение. Долой мракобесный абсолютизм немецких извергов^WWвыпускников немецких спецшкол! ( ;) )

Видно, что ряд читателей тратит время на свои письма ко мне, и жалко, что я не могу их опубликовать целиком. Уже давно пора переходить к просвещенной конституционной модели управления англо-французским^Wнекоторым сегментом окологалковского дискурса. В ней читателям не пришлось бы ждать, пока я смогу уделить время их bons mots. Ведь телеграм у всех работает одинаково — написал, и наблюдай, как растет число подписчиков. А я бы комментировал, в свою очередь, каналы читателей. Даже если их станет много, не беда — в конституционной модели предусмотрено “право монарха быть информированным” ( ;) ), поэтому ничто ценное не останется без моего внимания.

Короткий пример. Согласитесь, гораздо лучше, когда подобные замечания доступны публике сразу, не застревая в “бутылочном горлышке” моего почтового ящика:

(выворачивая выводы о пропаже гениев из науки и личностей из политики наизнанку) Так что же, выходит, что государства как “хозяйствующие субъекты с интересами”, личности в политике и гении в науке бывают только на страницах газет, а в реальном мире - религия, династические гамбиты и квадратно-гнездовой подход к научному познанию? :)

Я бы сослался и ответил: читатель думает, что шутит, а на самом деле излагает суровую правду жизни. Одна из основных тем у Галковского заключается во одновременной взаимосвязи и раздельности реального и литературного миров. Эпоха “информации” (~1650-1950) является и эпохой наибольшего влияния “литературы” на бытие. Действительно, если появление книгопечатания привело к появлению периодической журналистики, а та — к закреплению на бумаге народами претензий друг к другу, то не привело ли появление интернета и “постправды” к невозможности четко выражать их?

Галковский напоминал, что различие между былью и выдумкой начало осознаваться только в начале 18 века. Тогда расцвел жанр “романа” (он же “новый” жанр, novel), который напоминал по форме историю, но описывал события, не происходившие на самом деле. У этого явления есть зеркальное отражение — в конце 19 века начал появляться модернизм, использовавший по словам Крылова (https://krylov.cc/prnt.php?id=14953) приемы реалистической традиции по отношению к “нереальным” темам и предметам. “Роман”, конечно, не появился из ничего, его происхождение отслеживают до середины “мутной оптики” к Рабле и Сервантесу. Так-то — появилось книгопечатание, и тут же зачали “литературу”.

Если продолжать додумывать мнимое зеркальное отражение (граница сред — 1800 год), то где-то к 2050 году уже зачахшая “литература” окончательно исчезнет. Мир станет ближе к “новой античности”, где жанр “романа” не был известен. Были эпические поэмы, были истории, и деление между ними неоднозначно: “Илиада” Гомера и “История” Геродота принадлежат, в общем-то, к одному спектру поджанров, где быль и выдумка смешиваются в разных соотношениях. Гораздо большую аудиторию имели лирика (обязательно сопровождавшаяся аккомпанементом музыкальных инструментов) и драма. В эпоху интернета подобный контент распространяется через Spotify и Netflix.

О параллелях между масонами и католической церковью, а также о семейных дрязгах Виндзоров, определяющими всю мировую политику, мы говорим достаточно часто. ;) Нужно пояснить и природу научного “гения”. Обычно обращают внимание не на самого “гения”, а на названную его именем “школу”. Например, говоря о ньютоновской механике, про самого Ньютона забывают. Расскажут только пару анекдотов про яблоко по темечку, и все. Ведь он никаким прогрессивным светилом-то не был, и в эпохе Просвещения жить ему было бы неуютно. А чего вы хотели от англичанина конца 17 века?

Ньютон был религиозным сектантом, написал множество духовных работ, и свою теорию притяжения обосновывал именно верой. Его знаменитый лозунг “гипотез не выдвигаю” объясняется именно этим. Ведь гипотеза, по определению, может быть опровергнута, а о каком опровержении может идти речь в разговорах о ВЕРЕ? Такой-то на самом деле английский “эмпиризм”. ;) На Континенте физика Ньютона не преподавалась до середины 18 века, когда она начала вытеснять физику Декарта. Англичане объясняют задержку тем, что отсталым французам запрещал изучать передовую английскую науку их по недоразумению коронованный азиатский дегенерат, науськиваемый иезуитами. (У англичан пунктик на тему зверств инквизиции и вероломства иезуитов: всё пишут с себя. ;) )

На самом деле, конечно, “физика Ньютона” оформилась в целостное знание как раз только к середине 18 века усилиями кружка, выросшего вокруг Ньютона. Имена людей, входивших в него, сейчас неизвестны никому, кроме историков науки. Эта ситуация типична для других эпох и научных областей. “Гений” всего лишь служит точкой сборки, обозначением направления. Человек, назначенный на такую работу, может быть кем угодно. Не с улицы, конечно, но плохо совместимые с мышлением странности нередки. В последней четверти 20 века научные дисциплины с одной стороны увеличились в числе (“гениев” стало не хватать), с другой сверхспециализировались (масштаб “гениев” измельчал), с третьей сложившаяся информационная обстановка уничтожила нужду в них.

Кстати, обратите внимание на то, как “граница зазеркалья” 1800 года разделила надвое естественные науки. “До” неё физика сводилась к механике и оптике. Их явления человек может воспринимать непосредственно при помощи органов чувств, в отношении них есть сильная интуиция. “После” неё внимание естествоиспытателей переключилось на электричество и магнетизм, существующие “только на страницах научных трактатов”. То же самое с химией: революция в ней (Лавуазье) произошла одновременно с Французской.

IX

Читатель делится ссылкой на текст о природе и назначении конспирологии

Как-то раз я обсуждал со знакомым галковскоманом место конспирологии в методологии познания, и разговор вышел в “языковую” плоскость. Позиция моего собеседника заключалась в том, что конспирология возникает, как и все заблуждения, от неправильного использования языка, наделения существованием некоторой грамматической конструкции. Если есть мнимое подлежащее, то возникает склонность найти его референт (“делают” — “кто” “делает”?). В тексте по ссылке примерно такой же аргумент: теория заговора это разновидность метафоры.

Несколько слаб фрагмент, описывающий работу конспиролога как поиск “доказательств”. Но метафоре не нужны “доказательства”, потому что она не бывает “истинной” или “ложной”. Либо она подходит к речевой ситуации, либо нет. Теория заговора — это оболочка, в которую заворачиваются факты. Если после начального заворачивания под оболочку подходят новые, доселе неизвестные факты, то конспирология получается хорошая, годная.

(Надевая на мгновение халат гинеколога на пляже, скажу вот что. Не пользуйтесь понятием “доказательства” за пределами некоторой формальной системы. В “обычном языке” нет никаких “доказательств”, а есть “убеждения”. Аппеляция к “истине” в разговоре человека с человеком ничем не отличается от аппеляции к “чувствам”, “авторитету”, “долгу” или чему-то еще. Риторика поглощает логику, как та поглощает грамматику.)

Метафора может передавать отношение к некоторому предмету или явлению. Т.е. служить неявной инструкцией к действию, как сообщает автор текста по ссылке. Если продолжать следовать за ним, получается метаконспирология. :) Ведь “конспирологию придумали власть имущие, чтобы передавать служащие одной цели приказы разным сегментам подданных” это конспирология второго порядка. А кто её придумал и кому передает с её помощью приказы? Ответ на этот вопрос будет конспирологией третьего порядка, и так далее, до бесконечности. Похоже, здесь задачка для “прагматистов”. ;)

IX

Читатель пытается найти границы применимости конспирологического метода познания. С одной стороны, он допускает, что стоимость обнаружения “истины” может быть слишком высокой для практических сценариев (и ссылается на статью об эволюционной теории восприятия), с другой, надеется, что “объясняемый ИИ” появится уже вот-вот (в качестве примера прогресса он приводит DkNN), а значит, шатко мое предположение о том, что люди привыкнут к спекуляции без аргументации.

Прежде чем попробовать ответить на последующие вопросы, сделаю ряд уточнений. Я не говорил, что непонимание полученных “машинным обучением” решений это “надолго”. Т.е., с точки зрения айти-стартапов, действительно, это “надолго”, но с точки зрения математики — нет. Думаю, что за 20 лет найдут, как извлекать из выученной модели теорию в некоторой логике. (Тут еще надо отметить, что решение проблемы уязвимости моделей к нехорошим входным данным это не то же самое, что “объясняемый ИИ”. Показать, на какие данные из выборки похожи новые данные, или что непохожи ни на какие, это не то же самое, что сказать о них “это Иммануил Кант, потому что у Канта четыре ноги, позади у него длинный хвост”.)

Но многим ли практикующим понадобится такая возможность? Быстро ли они её освоят? История проникновения научных принципов в инженерное дело показывает, что 1) нет и 2) нет. Паровую машину изобрели и начали использовать ЗА ПОЛВЕКА ДО понимания лежащих в её основе законов термодинамики. (Как продолжали говорить в одной советской богадельне даже в 2000е, “практика без теории слепа, но теория без практики мертва”. Это продолжение ряда таких максим, как “морщить нос городские горазды, а хлебушек уминать любят”, “канцелярские крысы, отстояли бы сами смену у станка” и, конечно же, “бытие определяет сознание”. ;) )

Как находить задачи, в которых конспирологический метод будет успешен?

Новые (или “новые”) методы обычно начинают применяться там, где старые перестали быть удоволетворительными. Я бы начал искать такие задачи на кладбище когда-то бывших многообещающими идей. Пытаться “догнать и перегнать” в какой-то актуальной области, скорее всего, будет слишком затратно. В конце концов, сама идея о применимости спекулятивного метода является спекуляцией. ;)

Современный мир устроен так, что многие эвристики, приобретенные в процессе эволюции, не работают, а то и вовсе ведут к “проигрышу”. В современном мире много ловушек. […] могут существовать высшие аналоги таких ловушек, где конспирологический метод не работает, хотя и напрашивается. Как научиться их распознавать?

Нужно уточнить, что значит “не работает”. “Не дает результата”? “Вредит практикующему его”? Если первое, то см. предыдущий ответ. Если второе, то см. следующий. Обобщая, границы применимости эвристики определяются эвристически. :)

Возможно ли использовать этот метод и остаться психически здоровым? Предположим, такой метод многократно успешно применяется. И человек начинает верить в схемы, полученные таким методом, успешно примененные к реальным задачам. (далее цитируется примечание №29 БТ)

Психика человека становится все более богатой. Прогресс в философии заключается в углублении человеческого сознания. Результаты 20 века, выражаемые в лубках для массовой публики слоганами об “условности истин” и “социальных конструктах”, вовсе не говорят о том, что “истины на самом деле нет”. Современный человек способен удерживать в голове много “конфликтующих” “истин” и понимать, что стоит за каждой. Грубо говоря (извините за гинекологию на пляже), если человек 19 века мог думать только “x”, то человек 20 века научился думать “Γ ⊢ x”. Если раньше человек, начав спекулировать, всегда рисковал провалиться в бездну и сойти с ума, то сейчас процесс спекуляции отрефлексирован (и даже иронизирован ;) ), и его можно, по желанию, замораживать, откатывать назад, прыгать по нему взад и вперед.